Мигель покраснел.
— Пойдём со мной, Мигель, мне надо с тобой поговорить, — серьёзно сказал старик.
— Я знаю, о чём, и… не надо, дон Лопес, — смешался Мигель. — Мне надо идти к своим, мы сегодня на рассвете едем дальше.
— Идём, идём, — настойчиво сказал старик и взял Мигеля за локоть.
Он молча провёл юношу через двор, взял свечу у хозяина и по внутренней деревянной лестнице повёл его куда-то наверх, во второй этаж, потом выше.
— Куда вы меня ведёте? — испугался Мигель. — Неужели вам отвели комнату на самом чердаке?
Не отвечая, дон Лопес ввёл юношу в тесную комнатушку под самой крышей, с узким слуховым оконцем, заколоченным досками.
Мигель с удивлением посмотрел на две широкие резные деревянные кровати, застланные шерстяными одеялами, и неловко сел на одну из них.
— Вот так, — одобрительно кивнул дон Лопес. — А теперь мы сделаем вот что.
Он подошёл к двери, накинул засов, запер на внутренний замок и спрятал ключ на груди. Мигель вскочил с постели.
— Ты ведь не станешь нападать на меня, твоего старого учителя?
Дон Лопес стал на самом пороге и плотно прижался спиной к двери.
Мигель бросился к окну и затряс доски, набитые на раму.
— Пустите меня! — отчаянно закричал Мигель.
— Кричи, дёргай, сколько хочешь, — ничего не поможет. Через дверь ты не выйдешь, для этого тебе придётся поднять руку на меня. А через окно тебя никто не услышит… Никто!.. — повторил старик, подступая ближе к Мигелю. — Все в доме предупреждены, твоих актёров устроили на дальнем сеновале, все слуги будут глухи в эту ночь… Кричи, сколько хочешь, тебя никто не услышит.
Мигель повалился на постель вниз лицом.
— Ты молод и глуп, Мигель, и потому приходится так поступать с тобой. Садись на кровать, поговорим. Вот так.
Дон Лопес вздохнул и сел на постели рядом.
— Тебе девятнадцать лет, Мигель, и ты думаешь, что знаешь всё. Но ты не знаешь ничего. Ты думаешь, что у бродячих комедиантов ты научишься большему, чем из книг?
— Выпустите меня! — Глухо сказал Мигель.
— Послушай, Мигелито, ведь я хочу тебе только добра. Скажи по совести, тебе хорошо было с актёрами?
— Хорошо, — сказал Мигель. — Мы ночевали в открытом поле или на сене у крестьян и играли на постоялых дворах… Нас везде хорошо принимали, а если хозяин был скуп и плохо платил за представление, Бенито днём примечал, где у него висит копчёная свинина, а ночью приносил целые окорока…
— Святая монсерратская дева, помилуй нас! — схватился за голову дон Лопес. — Если бы твой отец знал!
— Выпустите меня отсюда, дон Лопес!
— Завтра выпущу, Мигелито.
— Завтра будет поздно. Рано утром актёры уйдут.
— Прекрасно! — обрадовался старик. — Ты поедешь со мною.
Дон Лопес выдвинул из-под кровати деревянный дорожный сундучок, раскрыл его, вынул толстую коричневую книгу. Он приготовил свой последний довод.
— Ты ещё не забыл моих уроков итальянского, Мигель? Слушай! — сказал дон Лопес.
Особенным ритмическим напевом, взмахивая в такт рукой, дон Лопес произнёс первую строфу:
Мигель затих. Это был Роланд, великий Роланд, Роланд неистовый, странствующий по свету рыцарь.
Дон Лопес читал дальше. Роланд освобождал шотландского графа и спасал девицу Олимпию. Он бился с сарацином и уходил от козней Брюнеля. Прекрасная Анжелика блуждала по диким местам.
Где ж милая? Где ночь тебя застала? Где, одинокая, блуждаешь ты? Или без верного Роланда пала Добычей робкой злого волка ты?..
Мигель слушал с увлечением. Они оба не слыхали, как актёры запрягали лошадей, как звали Мигеля и, не дождавшись, съехали со двора. Утренний свет уже проник в щели между досками, когда дон Лопес отложил книгу.
— Песня девятая. Не довольно ли на сегодня, Мигель?
Мигель вскочил.
— А Роланд? Дон Лопес, что же Роланд?
— Роланд? — Дон Лопес потянул к себе книгу.
Дон Лопес захлопнул книгу и спрятал её в сундучок.
— Вот так. А теперь, Мигель, можешь ехать со своими актёрами.
— Я поеду с вами, дон Лопес, — сказал Мигель.
Глава четвёртая
В Мадриде
— Здесь неспокойно! — таинственно сообщил Мигелю дон Лопес в первый же день приезда. — Мы приехали в самую горячую пору: король окончательно поссорился с наследником, все ждут событий.
Старик поморщился и неодобрительно покачал головой.
— Беспорядок! — сказал дон Лопес. — В самом дворце беспорядок.
Занятий первое время не было, и Мигель целые дни бродил по улицам.
Двор, недавно переехал в Мадрид, и в городе было шумно. По пыльным, немощёным улицам тянулись возы, скакали конные, трусцой бежали ослы. Погонщики мулов, сидя на земле, считали доходы; андалузцы в цветных повязках, всесветные перекупщики и воры, пили и кричали под навесами. Низкие дома, сложенные из грубого камня, казалось, с удивлением смотрели на эту суету. Дома Мадрида ещё не привыкли к шуму.
Король Филипп хотел отметить своё царствование выбором новой столицы. Он мог бы выбрать Барселону, торговый город и важный порт, или Толедо, промышленный центр Кастилии, город сукновальных фабрик и оружейных мастерских, или, наконец, Алькала, город учёных и древнего университета.
Король выбрал Мадрид, географический центр полуострова, унылую деревню среди голых полей, в самом суровом и безотрадном месте суровой и безотрадной Кастилии.
На три четверти населённый придворными, королевской челядью, случайными, пришлыми людьми, город жил дворцом и дворцовыми слухами. А слухи о дворце ходили недобрые.
Король Филипп преследовал собственного сына, инфанта Карлоса. Говорили, что принц — тайный приверженец Лютера.[5] А «лютерову ересь» Филипп не прощал никому. Он преследовал её дыбой и смертью на костре.
Костром, пыткой и инквизиционным застенком Филипп пытался сохранить свою монархию, трещавшую по всем швам.
Всякое упоминание о том, что происходило во дворце, строго запрещалось. И всё же слухи и толки о дворе ползли из дома в дом.
Король держит принца Карлоса взаперти и никуда не выпускает.
Он подсылает к нему шпионов, не допускает друзей и перехватывает письма, которые Карлос в отчаянии шлёт иностранным дворам.
Не смея убить сына-отступника, король всеми способами доводит его до помешательства и самоубийства.
Так шептались в городе.
Молодые идальго бродили по улицам в зелёных и чёрных бархатных камзолах, в шляпах с перьями. Идальго подолгу стояли на углах и, встречаясь, церемонно приветствовали друг друга; они клялись сердцем Иисуса и пресвятой девой и поминутно, по любому поводу, хватались за шпагу.
Мигелю указали на нескольких дворян знатного рода — на дона Фадрике Альвареса, старшего сына герцога Альбы, на Луис де Басана, на Антонио де Сигуру, племянника маркиза де Иварры.
Антонио де Сигура, капитан королевской охраны, стройный кабальеро в алой ропилье с откидными рукавами, проходил, волоча шпагу и не глядя ни на кого. Как-то раз Мигель столкнулся с де Сигурой лицом к лицу в тесном переулке.
— Извините, сеньор! — Мигель отступил и дал пройти де Сигуре.
Де Сигура, не благодаря, как на пустое место, посмотрел на скромно отступившего Мигеля. Мигель прочёл презрение в глазах капитана.
Уже четвёртый месяц жил Мигель в Мадриде, но ещё ни разу не видел короля.
Как-то утром он очень рано вышел на улицу и ещё издали увидел на площади странный кортеж. Казалось, там были одни монахи — туча монахов в белых, чёрных и коричневых рясах. Когда толпа приблизилась, Мигель разглядел двух всадников посередине и закрытую карету позади.
Всадника слева Мигель знал хорошо. Это был дон Карлос. Принц учился в Алькала, и подростком Мигель не раз видел его. Очень худой, с синеватым, болезненным цветом лица, принц неловко, сгорбившись, сидел в седле и растерянными глазами смотрел в сторону.